Председатель Совета директоров Группы «Илим» Захар Смушкин дал эксклюзивное интервью газете «Коммерсантъ»

Правительство готовит пакет мер по ужесточению контроля за лесопользованием, а также новую долгосрочную стратегию лесного комплекса. О своих идеях по ее подготовке, главных проблемах отрасли и отношении к запрету экспорта необработанной древесины “Ъ” рассказал глава совета директоров и совладелец Группы «Илим» Захар Смушкин.

— Правительство в этом году решило ввести сквозной учет заготовки леса для борьбы с незаконными рубками. Как вы оцениваете эту меру?

— Лесопереработка в России — одна из самых эффективных отраслей экономики, внутренний рынок полностью обеспечен отечественной продукцией. Также это экспортно ориентированная отрасль, что позволяет иметь положительное внешнее торговое сальдо и обеспечивать приток валютных поступлений.

Одновременно с этим лесозаготовительная сфера перманентно подвергается критике. Чаще всего обсуждаются незаконные рубки, лесные пожары и низкая добавленная стоимость. Первое — так называемые черные лесорубы. Разговор о них чаще всего беспредметный, без цифр, потому что ни одно ведомство не владеет качественными статистическими данными. Баланс потребления и заготовки по-настоящему никогда не сводился, а только он может показать объективный размер проблемы. Если заготовка превышает переработку, значит, она легальна, но переработка малоэффективна. Если же продукта больше, чем заготовленного для него сырья,— налицо незаконная деятельность.

По оценкам Рослесхоза, незаконная лесозаготовка в России составляет до 1% от всего объема заготавливаемой в стране древесины. Безусловно, мы поддерживаем декриминализацию лесного бизнеса, как и любого другого. Но эту проблему с учетом ее масштабов я бы не включил даже в первую пятерку, а то и десятку действительно первостепенных вопросов.

— Почему именно в 2020 году к лесной отрасли у властей такое пристальное внимание?

— Думаю, прежде всего это связано со сменой кураторов лесного комплекса в правительстве. Пришел новый вице-премьер, поменялось руководство Минприроды, в Рослесхозе также недавно сменился глава.

Вторая причина — повышенное внимание к вопросам экологии в свете нескольких технологических катастроф, лесных пожаров и международных инициатив по сокращению углеродного следа. В совокупности данные факторы породили скоропалительную программу действий по декриминализации лесной отрасли. Даже не программу, а набор быстрых, бюрократических мер. А вот к чему в действительности хотелось бы вернуться — это к разработке стратегии долгосрочного развития ЛПК РФ и плану ее реализации.

— Эту стратегию Владимир Путин чуть больше месяца назад поручил представить к 15 января. Это возможно?

— Основа уже есть. В 2017 году по заказу Минпромторга была разработана «Стратегия ЛПК РФ до 2030 года». В части химической переработки ее созданием занималось McKinsey, в части мехпереработки — BCG. Мне кажется, было бы логичным взять ее за основу и дополнить ее частью про лесопользование. Надеюсь, именно так и будет сделано.

Мы, как обычно, вступаем в диалог и предлагаем свой взгляд на проект, разработанный Минприроды. В нем инициируются очередные фискальные, экстенсивные запретительные меры, направленные на поимку мифических похитителей леса. Мы, в свою очередь, говорим о необходимости законодательно утвердить интенсивную модель использования и воспроизводства лесов.

Это позволит снизить средний возраст леса и за счет омоложения увеличить объем леса, который может произрастать на заданной территории. Данный подход также позволяет повысить качество выращиваемого сырья по породному составу.

Государство должно помогать лесопользователям увеличивать доходность, а не загонять их в рамки типа требования проведения всех лесных сделок в ЕГАИС. Эта мера, по сути, является прямым нарушением Гражданского кодекса, который гарантирует как физическим, так и юридическим лицам свободу в установлении своих прав и обязанностей на основе договора.

Повторюсь, мы поддерживаем декриминализацию лесозаготовок, но, как только источник сырья легализован, государство не должно дальше вмешиваться в производственно-хозяйственную деятельность. Мы также выступаем против предложений о том, что лесозаготовительная техника будет привязана к определенной лесосеке, и о запрете субаренды и перенайма для договоров аренды, которые заключены на аукционе. И в корне неправильно перекладывать прямые обязательства государства по тушению лесных пожаров на арендатора лесного участка.

— Как вы оцениваете вводимый с 2022 года запрет на экспорт кругляка?

— Я считаю, что любой запрет — это слабость. Тем более уже есть результат правильного регулирования. Когда в 2018 году ввели пошлину 40% на вывоз необработанной древесины, экспорт сократился на 60%. Если этого мало, пошлину можно повысить. Но полный запрет ничего хорошего не принесет, а эффективность таких мер крайне низкая. Лесопромышленники вынуждены продавать большую часть объемов на экспорт, потому что внутренний рынок ограничен и стагнирует. Для сравнения: в США на душу населения потребляется 270–280 кг целлюлозно-бумажной продукции в год, в Европе — 190 кг, а в России — всего 40 кг. Продукция, поставляемая за рубеж, как правило, никогда не будет иметь высокую добавленную стоимость, потому что другие страны, куда вы экспортируете, бизнес по глубокой переработке забирают себе. А вы можете туда поставлять только сырье или входить с ними в альянсы по производству более дорогой продукции. Так устроен разумный протекционизм. Сегодня основной рынок продукции ЛПК — это Китай. Будем честны, мы не готовы на сегодняшний день по многим причинам открывать собственные перерабатывающие предприятия на территории Китая. Поэтому пока основная продукция российской ЦБП не будет иметь максимальную добавленную стоимость, рост нашей лесной промышленности останется экстенсивным.

— То есть принятые и запланированные меры не приведут к активному росту переработки в РФ?

— Нужно производить только ту продукцию, которую можно продать, ориентироваться на спрос. Например, мы не можем везти в Китай лиственную целлюлозу, потому что огромный объем такой продукции поступает из Бразилии, Чили и Индонезии. При этом она более конкурентоспособна, потому что в этих странах разрешено генное вмешательство в произрастание древесины. Они за 8–10 лет выращивают новое дерево, которое мы ждем 100 лет.

Сейчас все основные рынки сбалансированы и даже стагнируют (из-за пандемии коронавируса), и никакого дефицита сырья по целлюлозно-бумажной продукции нет. Более того, рынок потребления постоянно сужается, а число производителей — растет. Мы видим падение на уровне 40% по газетной бумаге, по белой офсетной и офисной бумаге мы оцениваем снижение как минимум в 10–15%. Необходимо думать о новых видах продукции и рынках, увеличивать внутреннее потребление. Этим протекционизмом мы мало занимаемся. В других странах поддерживают своих производителей. Например, почему в ЕС все покупают пеллеты? Они идут по пути декарбонизации, стимулируется использование биотоплива. Есть поддержка использования бумажных пакетов вместо пластиковых. Это регулирование системы потребления с учетом интересов внутренних производителей.

Чтобы нашей экспортно ориентированной отрасли выживать на внешних рынках, продукция ЛПК должна быть агрессивно конкурентоспособной. Единственное, за счет чего этого можно достигнуть на фоне высоких капиталовложений, тяжелых условий заготовки и роста затрат,— это дешевое сырье и географическое положение перерабатывающих мощностей. Но то, что сейчас предлагается,— это, наоборот бьет по конкурентоспособности бизнеса и фактически удорожает стоимость сырья. Все эти меры бюрократического учета — это новые затраты. И ни для кого не секрет, что во многих российских регионах лесозаготовки чисто технически невозможно обеспечивать учет ввиду банального отсутствия покрытия интернетом.

— Рассчитываете на то, что вас услышат?

— Конечно! Это нормальный рабочий процесс. Ситуацию осложняет пандемия, которая создает дополнительное давление на государство. Главной задачей становится наполнение бюджета. Но это не значит, что установленный на заготовительной технике ГЛОНАСС в одночасье решит эту проблему. Ничего не изменится, только себестоимость продукции ЛПК увеличится. Понятно, что любой закон — это в определенной степени компромисс. Так было с законом по СЗПК, за который мы боролись несколько лет. В итоге вышел он в несколько усеченном виде, но основные идеи, в том числе стабилизация условий ведения бизнеса, в нем отражены.

— Как вы видите основные пункты долгосрочной стратегии?

— Идеологически стратегия должна быть сбалансированным документом. Часть, которая касается развития лесопромышленного комплекса, уже готова, ее апгрейд не займет много времени. Что касается ресурсной части, то здесь нужно как можно скорее ввести переход на интенсивное лесопользование. К счастью, до нас этот путь прошли большинство стран, которые сегодня для нас являются бенчмарком. Есть отработанная модель управления лесами. В нашей архаичной системе существует ограничение на заготовку леса в 100 лет. При этом у леса есть определенная скорость произрастания. Максимального среднегодового прироста насаждение достигает до 40–60 лет. И тут любому разумному человеку понятно, что средний возраст леса надо омолодить, чтобы скорость его прибавления резко увеличить. Но у отраслевых министерств пока нет достаточной решительности для внесения таких изменений. Мы также предлагаем перейти от критерия возраста рубки к диаметру ствола.

Второе, что мы предлагаем: давайте перейдем от платы за объем лесозаготовки к плате за площадь аренды. Сегодня мы платим за кубометр расчетной лесосеки, в то время как во всем остальном мире выделяются площади для выращивания лесов. Третье — лесовосстановление, где у нас сейчас очень консервативное регулирование по тому же семенному фонду. Например, мы не можем семена из Архангельской области посадить в Иркутской области.

Так что все эти меры известны, описаны, надо только ввести их в систему действующего законодательства, принять согласованные документы, которые мы назовем стратегией, и добиваться их реализации, а не менять постоянно планы и правила игры.

— Но ведь уже приняли закон о передаче сельхозземель по выращиванию леса, он не поможет?

— Да, нам сказали: вот вам сельскохозяйственная земля, выращивайте лес. Но мы не можем сегодня этого делать, потому что в Земельном кодексе не предусмотрен такой вид использования сельхозземель.

— Вы не боитесь, что потребность бюджета в деньгах приведет к повышению налогов для отрасли?

— Пока речь о резком увеличении налогов на ЛПК не идет. Нас нет смысла сравнивать с нефтяным сектором, где существуют акцизные сборы за пользование природных ресурсов. Вообще, неправильно считать, что рост налогов — это путь к увеличению капитализации государства. Государству лучше сокращать затраты на себя, сокращать налоги, а высвободившиеся средства бизнес может направлять на развитие производства.

— Какие компании могут уйти с рынка после вступления в силу всех утвержденных в конце года мер?

— Пострадают неэффективные производства. Много достаточно крупных предприятий сегодня имеют отрицательную стоимость. У них есть актив, но их пассивы превышают активы, и они вынуждены жить за счет кредитов. В кризисной ситуации банки должны выполнять роль санитаров рынка.

— В связи с этим вы заинтересованы в скупке активов?

— Мы постоянно рассматриваем приобретение активов, только с разной степенью интенсивности. Но сейчас, конечно, самое время покупать.

Полную версию интервью читайте на сайте газеты "Коммерсантъ"